Мои научные интересы

Геофизика, которую я изучал в университете, очень интересная наука. Она включает в себя физические методы исследования Земли как планеты и в прикладном плане использует эти методы для поиска и разведки месторождений полезных ископаемых.

Традиционными геологическими методами можно изучать (и то иногда только теоретически) глубины, в лучшем случае, до 20 км, ну, а до центра нашей планеты тысячи километров. Ясно, чтобы получить представление о строении, составе нашей планеты, необходимы физические методы. Они стали развиваться в тридцатые годы прошлого столетия и в то время, когда я учился в университете, переживали бурный расцвет. Вместе с тем мы иногда шутили, что лучше знаем, что происходит во Вселенной за триллионы километров, чем на глубине 1–2 км от поверхности Земли.

Прохождение электромагнитных, сейсмических волн через границы раздела, через сложные среды, волноводы — вот круг проблем, которые интересовали меня в то время. И поэтому не случайно я выбрал на распределении работу в одном из угольных комбинатов. Мне предстояло создать и наладить прогнозирование строения угольного пласта с помощью геофизических методов. Надо заметить, что угольная промышленность СССР в те годы была самой передовой в мире по многим показателям: по производительности труда, по себестоимости добываемого угля. В отрасли шло мощное техническое перевооружение. Внедрялись эффективные очистные комплексы, новейшие проходческие комбайны. Повышалась безопасность труда. Очень серьезно развивалась горная наука.

Та проблема, которой мне предстояло заниматься, заключалась в том, что как только угольный комплекс неожиданно встречал нарушения пласта, то не только резко снижались технико-экономические показатели работы, но и значительно возрастала опасность для работавших в забоях шахтеров. Значит, необходимо было разработать метод и создать аппаратуру, позволяющую прогнозировать такие нарушения. Идея метода заключалась в следующем: поскольку плотность угля значительно меньше плотности вмещающих пород, упругий импульс, попадая в пласт, канализируется в нем, образуя интерференционные волны. Но если в пласте есть нарушения, то эффект канализации сигнала значительно снижается. Это явление и было заложено в метод прогнозирования нарушенности угольных пластов.

За разработку этого метода я, как руководитель научной группы, и мои товарищи были удостоены премии им. Ленинского комсомола. Эта работа заняла восемь лет, и я очень гордился этой наградой, надевал знак лауреата на праздничные мероприятия. Как-то на одном из празднований Дня шахтера ко мне подошел один знакомый и, посмотрев на мой знак, небрежно сказал: «А я свой отдал сыну — пусть играет». Я ответил: «Как он тебе достался, так ты к нему и относишься. А я свою работу ценю».

При вручении премии я познакомился с другими лауреатами в области медицины, физики и др. И хочу сказать, что все они были очень достойными учеными, и многие из них сейчас стали академиками, профессорами.

Эта работа и многие другие мои исследования были положены в основу кандидатской и докторской диссертаций, которые я подготовил и защитил на одном дыхании. Написал и подумал — легко сказать, на одном дыхании, а это ведь пятнадцать лет жизни. В работе мне помогали моя жена Людмила Николаевна и даже мой маленький сын, который чертил графики.

Защита и кандидатской, и докторской проходили в Московском университете. И каждая защита — это и волнения, и тревоги, и радость. Не могу не вспомнить об эпизоде, дающем представление, как порой проходили защиты в МГУ. Когда моя работа была включена в план докторского диссертационного совета (по-моему, совет заседал один раз в два месяца), я решил побывать на защите какой-либо докторской, чтобы набраться опыта, посмотреть, как надо держаться, как отвечать, словом, узнать всякие тонкости и премудрости.

Защищался один очень известный человек, назовем его Н. Диссертация базировалась на стыке трех научных дисциплин: геологии, геофизики и математики. Естественно, в совете было три известных академика по этим направлениям, да и другие члены совета также были весьма известными учеными.

И вот после очень, на мой взгляд, удачного доклада соискателя начались прения. Выступил известнейший академик-математик. Смысл его выступления свелся к тому, что он получил громадное удовольствие, узнав для себя много нового из области геофизики и геологии, но, поскольку он в этих областях ничего не понимает, то и дать позитивную оценки сделанному не может. Что же касается математики, то здесь он немножко разбирается и, насколько может судить, ничего нового для себя не узнал.

Через несколько выступающих взял слово авторитетный академик в области геофизики и очень мягко, интеллигентно посоветовал соискателю лет эдак пять еще позаниматься систематизацией полученных данных, провести целый ряд экспериментов. Академик долго загибал пальцы и перечислял эксперименты. И завершил он свое выступление выражением твердой уверенности, что через пять лет соискатель непременно станет доктором наук, поскольку является чрезвычайно достойным человеком.

Вскоре слово взял маститый академик-геолог. Вначале он рассыпался в похвалах прекрасной и понятной графике доклада, затем стал рассказывать, насколько его поразила математическая архисложность диссертации. Не преминул заметить, что он ничего в этой части не понял. Затем академик перешел к анализу новизны геологического содержания диссертации, и мажор постепенно перешел в минор. Закончил он тем, что порекомендовал эту часть работы существенно переделать.

После этих выступлений председатель ученого совета предложил не проводить голосование, чтобы, как он выразился, дополнительно не огорчать соискателя. Было предложено считать возможным после соответствующих доработок еще раз принять диссертацию к рассмотрению.

Я был поражен таким исходом рассмотрения, ведь все классические репетиции защиты были проведены: это и защита на кафедре, и «предварительная защита». Конечно, для меня эта история послужила назидательным уроком. В оставшиеся до защиты месяцы я упорно работал над докладом, чтобы у членов совета сложилось четкое и ясное представление о проделанной работе. Странно, больше тридцати лет прошло, а я как наяву вспоминаю все перипетии, связанные с этим делом.

На фоне большой и серьезной работы мне вспоминаются и комичные эпизоды. Как водится, на докторскую диссертацию необходимо получить определенное количество солидных отзывов. Мой руководитель, созвонившись с очень известным академиком, направил меня к нему за отзывом. «Мы с ним вместе воевали — отличный мужик», — сказал он мне в напутствие.

И вот я в кабинете этого уважаемого ученого. Кроме меня в кабинете находится его помощник, человек очень угрюмого вида. Большой стол перед академиком засыпан листками рецептов, и он, перекладывая бумажки с места на место, искал какой-то нужный для себя рецепт. «Сколько раз я говорил тебе, чтобы ты нужные рецепты складывал в одно место, а ты все сваливаешь в кучу», — сказал он в сердцах, обращаясь к своему помощнику. Тот ничего не ответил, видимо, предпочитая отмолчаться, а не оправдываться.

Я представился. Академик вышел из-за стола и обнял меня как родного человека. «А вы Татьяну Ивановну знаете? Как она, жива-здорова? Она ведь с моей мамой на балу у Льва Толстого танцевала», — спросил он у меня. Я ответил, что Татьяна Ивановна, сотрудница нашего института, и не жива, и не здорова, поскольку две недели назад ее похоронили. «Так отчего же она умерла?» — удивился он. «Я точно не знаю, но думаю, что от старости — все-таки 92 года». «Ну, а похоронили-то достойно?» — продолжал он расспросы. «Я не был на похоронах, но думаю, что достойно».

Академик глубоко задумался, думаю, прошло минут пять, как вдруг потом оживился, подошел к селектору и дал указание вызвать машину, чтобы немедленно ехать на похороны. Услышав это, я очень деликатно напомнил ему, что похороны уже прошли две недели тому назад и ехать сейчас не имеет никакого смысла. Тогда он усадил меня в кресло и попросил рассказать, как прошли последние дни Татьяны Ивановны. Я мало что мог ему рассказать об этом, поскольку о самом факте ее смерти узнал из объявления, висевшего в вестибюле института.

Последовала опять длительная пауза, и потом все вновь повторилось: машина к подъезду, вопросы о последних днях. Я с тоской посмотрел на помощника, абсолютно безучастно сидевшего рядом во время этого разговора, и понял — отзыва не будет, самое время откланяться. Когда я рассказал эту историю своему руководителю, его это не удивило: «Золотой мужик был, но два года назад, когда был в Италии, схватил инсульт. Случилось бы это у нас — давно бы на кладбище лежал, ну, а там — отходили. Иногда только забывается, а так, в целом, нормально себя чувствует», — прокомментировал он мой рассказ. Поскольку я никогда не видел этого уважаемого человека в нормальном самочувствии, а в состоянии полузабывчивости наблюдал, то мне нечего было сказать по этому поводу. Думаю, мы, молодежь, тогда чересчур нетерпимо относились к проявлениям старости.

Расскажу еще один случай из той же серии. В результате проведения значительных дренажных работ в очень обводненном слое песчаных пород произошло изменение условий эксплуатации ствола на одной из шахт нашего комбината. Все необходимые тампонажные работы были проведены в соответствии с действующими тогда нормативными документами. Однако горнотехническая инспекция посчитала наши мероприятия недостаточными и запретила эксплуатацию ствола. В качестве компромисса надзор согласился принять к учету заключение авторитетного эксперта. Выбор пал на известного в стране академика Т. Поскольку я в то время работал над диссертацией и часто ездил в Москву в различные институты, мне было поручено разыскать академика и договориться с ним, чтобы он приехал и оформил заключение.